Помнится – конец октября. Подходит мама и говорит: «Сынок, съездим за чащёй на пригон, на крышу». Колхозная кобылка Гнедка, что по работе была закреплена за мамой, вместе с фургончиком, не торопясь зарысила в направлении леса.
В оголившемся лесу было грустновато и пасмурно. К тому же, крались уже вечерние сумерки. На сене в фургончике вроде бы уютно и мягко, хорошо рассматривать окрестности: вон стожок с ястребком на верхушке, осиновый околок, где собирали грибы и костянку, лишь несколько листочков красных повисло на ближайшей осине, цветущие летом луга сменили краски на жухлые, серо-жёлтые. Осень…
Лёгкое движение прохладного северного ветерка со временем несёт озноб и холодит. Мама сидит впереди и управляет лошадкой. Гнедка бежит и пофыркивает довольно: в лесу ещё можно поесть травки непожухлой, а если – к хлебному полю, уже сжатому, то там копны соломы пахнут хлебушком, мякинкой, можно и колоски цельные найти. Вкусно
Едем к Андриковскому каналу, где много рослой ивы. Такую чащу нам и нужно, чтобы поверх жердин крыши пригона уложить по всей длине и накрыть соломой. Ехать интересно. Не прохлада бы, которая всё сильнее ощущается под кепчонкой, ушами моими и шеей.
На мне — маломерная солдатская телогрейка защитного цвета, но для меня, шестилетнего, великовата, хотя в ней тепло. Ноги – другое дело, они почему-то мёрзнут. Обувка – рыжие сапожнишки из желтой самодельной грубой кожи, на подошве из такого же материала, прибитой берёзовыми гвоздиками, изготовленные местным умельцем дедушкой Касьяном.
Сапоги жмут, и кожа как жесть, несмотря на то, что мама перед этим несколько раз их пропитала берёзовым дёгтем. Жмут они ноги и холодят. Терплю, надеясь, что «вот приедем, нужно будет ходить, и ноги мои согреются»…
И вот мы на левой стороне Андриковского канала. Слева – лес глухой, перед ним — трава в рост человека, а в русле канала с остатком воды рослый ивняк. Гнедка, распряжённая мамой, с храпом набрасывается на непожухлое здесь ещё, в затишье, сочное разнотравье.
Мама среди трав прошла к ивам, раздаётся звон топорика – рубит. Мне нужно подтаскивать чащу к фургончику. Охолодевшие, сжатые жёсткими сапогами ступни не чувствуются. Но я подтаскиваю чащу к фургончику. Её нелегко носить по спутанной траве, да ещё, ступив в воду, сапожнишки мои дали течь по швам, смочив портянки. Ногам стало ещё холоднее и теснее.
Но я подношу чащу, как ни в чём ни бывало, хотя уже и терпеть невмоготу. Ношу тяжёлую чащу, и, наконец, сажусь на травяную кочку – терпеть уже нет сил.
Участливая Гнедка, тут же перестав жевать, подступила ко мне, обдав моё лицо горячим дыханием, смотрит сострадательно,опять жуёт. Я пытаюсь снять сапоги, ставшие теперь орудием пытки, больно жмут, нестерпимо трут, от холода ноги вовсе занемели и стали бесчувственными.
Но не тут-то было. Намокшие портянки сбились, больно до слёз, а снять эти колодки с ног не могу. Хоть плачь, но и плакать стыдно.
Наконец, мама окликает меня. Я отвечаю ей сдавленным, полным страдания, голосом. И она тут же появляется с ношей чащи на плече и топориком, запыхавшись, спрашивает: «Сынка, что с тобой?»
Я киваю на сапоги, она поняла, потянула за мокрые сапожнишки, пытаясь снять, что удалось совсем нелегко. Наконец, разутый, босой, с мокрыми штанинами и ступнями, я лежу на траве, стащенный мамой с кочки за эти самые сапоги при снятии.
Стало необычайно легко. Лежу… Темнеющее небо, верхушки осенних деревьев и трав. Участливое лицо мамы и жующая траву Гнедка, склонившаяся надо мною.
Из фургончика мама принесла охапку сена, и, усадив меня на кочку, подложила мне под ноги, замотанные уже своею старенькой шерстяной кофтой. А сама грузила и увязывала в фургончик стасканную чащу…
Спустя время ноги мои отогрелись, так удивительно быстро. Обратно ехали в возке, груженном чащей, хорошо увязанном, не очень удобно, но не тряско, высоко, откуда лучше видно холодеющие, вечереющие окрестности. А мои ступни хорошо грела мамина тёплая кофта.
Через день мы с мамой разложили на перекрытии пригончика для скотинки привезённую чащу, накрыв её соломою, утеплив его таким образом на зиму. Теперь уже прошло столько лет, а мне помнится и восхищает находчивость мамы. Помнятся и эти рыжие сапожнишки, холодные сумеречные небеса, а в них — оголённые верхушки осенних деревьев. И… мамина кофта, такая тёплая, греющая мои ноги. Будто сама мама.
Владимир Рязанов
Какие воспоминания связаны с вашими родными?
Еще по теме:
Дракон пролетел над Северным районом
